Жестокий шторм, обрушившийся на корабль на второй день плавания, показался Талейрану несравненно менее опасным, чем недалекий пока французский берег: там его ждал арест, а затем — неизбежная гильотина.

Но судьба и на этот раз благоприятствовала Шарлю Морису. «Уильям Пени» вернулся к английским берегам, в фальмут, для ремонта пострадавших снастей. А через 38 дней спокойного плавания корабль достиг устья реки Делавер. В 160 километрах от побережья Атлантического океана находилась временная столица Соединенных Штатов — Филадельфия.

Французскую республику представлял в Филадельфии Эдмон Жене. До июля 1792 года он работал в посольствах в Берлине, Вене, Петербурге. Тридцатилетний дипломат, жирондист, прибыл к новому месту своей дипломатической службы, когда Соединенные Штаты заявили о своем нейтралитете в войне в Европе. Он призывал к военным операциям против Луизианы и Флориды, принадлежавших Испании, которая находилась в состоянии войны с Францией. Жене использовал американские порты для вооружения каперов, нападавших на английские торговые корабли. Когда Соединенные Штаты отказались выплатить свой долг франции, французский дипломат открыто атаковал президента США на страницах прессы. Жене писал, что «Соединенные Штаты приносят в жертву прибыли интересы своего союзника», а «франция наказана за свою веру в честь американского флага». Вашингтон немедленно потребовал отзыва Жене. Возможно, что его бурная деятельность содействовала принятию 5 июня 1794 г. конгрессом Соединенных Штатов закона о нейтралитете, запрещавшего вооружение и оснащение в американских портах военных кораблей за счет одного из участников конфликта; рекрутирование на американской земле воюющей стороной солдат экспедиционного корпуса и т. д.

По решению Комитета общественного спасения вместо Жене в феврале 1794 года в Филадельфию прибыл якобинец Жозеф Фоше (якобинизм не помешал ему впоследствии стать префектом императора французов), который сделал все возможное, чтобы не позволить Талейрану установить контакты с Вашингтоном. Фоше не останавливался даже перед угрозами: «Если Талейран будет принят в президентском дворце, я никогда больше там не покажусь; следует выбирать между эмигрантом и мною».

Из крупных государственных деятелей Соединенных Штатов Талейран установил дружественные отношения только с Александром Гамильтоном, прекрасно владевшим французским языком. (Он и темпераментом напоминал француза, да и погиб как королевский мушкетер — на дуэли.) Характеры их нельзя было назвать похожими, но они легко нашли общий язык и общие интересы.
Гамильтон быстро делал карьеру. Уже в 26 лет он представлял штат Нью-Йорк в американском конгрессе, в 32 года — возглавил финансовое ведомство и осуществил ряд мер по укреплению национальной валюты, создал Банк Соединенных Штатов, добился известного равновесия государственного бюджета.

Талейран сумел понять движущие силы американского общества: это прежде всего — «деньги, эти дьявольские деньги...». В своих «Мемуарах» он рассказывает об американце, в доме которого жил. Этот янки истинно великими людьми считал только богачей. Говорить он мог лишь о торговле, ценах и процентах. А вот еще одно наблюдение: в этой стране, пишет Талейран, «я не нашел никого, кто не был бы готов продать свою собаку». В Америке, подводит он итог, «деньги — это единственный всеобщий культ».

Не только всевластие доллара увидел в Америке Талейран. Словно предвидя будущие экспансионистские устремления американского капитала, он писал в одном из своих личных писем: «На Америку Европа должна всегда смотреть открытыми глазами и не давать никакого предлога для обвинений или репрессий. Америка усиливается с каждым днем. Она превратится в огромную силу, и придет момент, когда перед лицом Европы, сообщение с которой станет более легким в результате новых открытий, она пожелает сказать свое слово в отношении наших дел и наложить на них свою руку. Политическая осторожность потребует тогда от правительств старого континента скрупулезного наблюдения за тем, чтобы не представилось никакого предлога для такого вмешательства. В тот день, когда Америка придет в Европу, мир и безопасность будут из нее надолго изгнаны». Пророческие слова!

Но прозорливый епископ считал, что процветание Соединенных Штатов Америки возможно лишь в том случае, если «стремление к захватам и вторжениям перестанет влиять на общий характер отношений американцев с другими народами». Правда, пройдет всего лишь несколько лет после возвращения Талейрана из Соединенных Штатов во Францию, и он сам станет активно содействовать территориальным «приобретениям» Наполеона. Но это дело будущего. А пока эмигрант, отброшенный революцией за Атлантический океан, являлся скорее исследователем и коммерсантом, чем дипломатом.

Изучение опыта развития США оказало большое влияние на Шарля Мориса. Его еще больше, чем прежде, стали занимать перспективы хозяйственного и политического развития колоний, вопросы их взаимоотношений с западными метрополиями. Немногие государственные деятели на Западе, и тем более дипломаты, занимались в конце XVIII века столь практическими вопросами. Абсолютистский характер политики сводил дипломатическое искусство к безропотному исполнению монаршей воли, к политическим переговорам «в верхах» и салонным беседам. Позиция Талейрана была принципиально иной. Он ввел проблему колоний в теорию и практику буржуазной дипломатии.

К каким выводам пришел Талейран за время своего пребывания в Соединенных Штатах Америки? Западным метрополиям необходимы колонии. И Франция должна не только сохранить свои заморские владения, но и приобрести новые. Основные направления ее колониальной экспансии — Африка и Египет. Так, за несколько лет до «египетской экспедиции» Бонапарта его будущий министр внешних сношений уже думал о ней, смягчая некоторые позиции, некогда изложенные в его лондонской «Записке».

«Колония должна быть независимой в политическом отношении, свободной в области производства, в создании своей промышленности, в торговле. И пусть совершенно не опасаются такой свободы». Это была смелая даже для эпохи французской революции (да и для наших дней, особенно если подумать о современных западных неоколонизаторах!) идея, в конечном счете отвечавшая потребностям развития капитализма

Обобщая опыт, приобретенный в США, Талейран предлагал изменить характер отношений между метрополиями и их колониальными владениями, отказаться от примитивного меркантилизма, исходить из общности языка (энергично пропагандируя и распространяя его), культурных традиций (создавая и утверждая их), религии и т. д. «Это очевидно для Луизианы, оставшейся французской, хотя она находится под испанским господством на протяжении более чем тридцати лет, для Канады, хотя англичане здесь пребывают у власти то же время. Колонисты в обеих этих странах были французами и ими же остаются сейчас».

Таким образом, почти двести лет назад Талейран был одним из тех, кто начал придавать большое значение проблемам культурных отношений между западными метрополиями и колониальными народами. Он считал, что рано или поздно большая часть колоний франции, и в частности колониальные владения на американском континенте, отойдет от нее. Шарль Морис писал: «Если подобные события неизбежны, то нужно по меньшей мере задержать их наступление и использовать время, которое нас от них отделяет». Автор этих строк, будучи в Соединенных Штатах, не только изучал перспективы развития колоний, но и анализировал взаимоотношения между западными государствами — Англией, Францией и США Этот комплекс проблем мы теперь обозначаем словами «атлантическая солидарность» и «атлантические противоречия»...

Через несколько месяцев после своего приезда в Филадельфию, 1 февраля 1795 г., Талейран отправил лорду Ленсдауну большое письмо, посвященное взаимоотношениям трех атлантических держав. Его главный вывод: «Соединенные Штаты Америки хотят и могут быть полезными Англии в значительно большей мере, чем франции».

В чем же причины англо-американского сближения после недавней войны? В общности языка и законодательства, отвечает Талейран. «Побывайте на заседаниях конгресса, местных выборных органов. Последите за дискуссиями, которые предшествуют подготовке национальных законов. Что цитируют? Где находят аналогии? Где ищут примеры? — В английских законах, обычаях или регламентах парламента Великобритании».

Существовавшие ранее отношения между Америкой и Англией — отношения подданного и суверена — «бесповоротно разрушены», и любая попытка возродить их равносильна «бреду больного воображения». Между двумя странами складывались новые связи, прежде всего экономические, жизненно необходимые для Соединенных Штатов. Американская промышленность находилась на начальной стадии своего развития. Преобладающую роль в экономике играло сельское хозяйство. Страна испытывала недостаток в капиталах и рабочей силе. Постоянная зависимость от импорта приводила к хроническому дефициту торгового баланса.

Ряд причин, по словам Талейрана, объяснял полную зависимость Соединенных Штатов от импорта из их бывшей колониальной метрополии: «Итак, американский торговец связан с Англией не только природой своих сделок, необходимостью кредита, который он в этой стране получает, значением полученного кредита, но также законом, непреодолимо ему навязываемым волей потребителя. Эти связи настолько реальны и из них следуют столь постоянные торговые отношения между двумя странами, что Америка имеет урегулированный валютный обмен только с Англией; она не имеет его с Голландией; она вовсе не имела его с Францией, даже до французской революции». Таким образом, по Талейрану, англоамериканские отношения развивались на прочном материальном и духовном фундаменте.

Как оценивал Талейран возможность франко-американского сближения? Такая перспектива представлялась ему сомнительной. Разумеется, американцы знали, что без франции «им не удалось бы стать независимыми». Но политике неизвестна «добродетель, которую называют признательностью». Тем более, что действия французов далеко не всегда отвечали американским интересам, и в конце концов «руководители американского правительства начали недоверчиво относиться к братству с французами».

Кроме того, франция не могла соперничать с Англией в продаже промышленных изделий на американском рынке, равно как и в предоставлении долгосрочных кредитов, французские деловые круги торопились спасти хотя бы часть своей собственности от конфискаций и с этой целью направляли в Америку те товары, которые им удавалось найти. «Спекуляция отчаяния» — так называл Талейран французские торговые операции в США

«Американцы останутся независимыми, и они будут более полезными Англии, чем любое другое государство», — эти слова завершили письмо Талейрана лорду Ленсдауну. Что же касается французской внешней политики, то ей не следует ориентироваться на сближение и тем более на соглашение или союз с Соединенными Штатами. Из этого и предлагалось исходить французской дипломатии.

Аргументация Талейрана еще не была вполне типичной для того времени. Но с его помощью в круг ее интересов все более входили актуальные для поднимающейся буржуазии вопросы экономики, торговли, финансов и кредитов, развития промышленности и сельского хозяйства Многие взгляды бывшего епископа отвечали потребностям восходящего класса, утверждавшего свое господство и во франции.

«Мои американские университеты» — так мог бы оценить Шарль Морис свое пребывание в Новом Свете. Ему действительно пришлось многому учиться (отставной епископ не без труда изъяснялся по-английски). «Нужно снова немного разбогатеть», — писал Талейран Жермене де Сталь 12 мая 1794 г. вскоре после своего приезда в Филадельфию. Но при этом он с известной грустью констатировал: «Здесь можно заработать много денег, но это могут лишь люди, которые их уже имеют». А Талейран пока не входил в их число.

Начинать следовало с деловых знакомств и связей. Шарлю Морису этот путь был хорошо известен. И он ищет и находит нужных людей, прежде всего банкиров и коммерсантов, представителей фирм.
В Филадельфии Талейран встретил Теофила Казенова, человека, связанного с голландским капиталом. С Теофилом он познакомился еще до революции в Париже у своего учителя политэкономии банкира Паншо из Женевы. Между ними установились дружеские, доверительные отношения. Через Казенова Талейран вступил в контакт с одним из самых крупных банков Нью-Йорка «Ле Руа и Байер», с известным бостонским коммерсантом Стивеном Хиггинсоном, с парижским банкиром швейцарского происхождения Конрадом Хотингером и с другими. Большую помощь Талейрану в Соединенных Штатах оказал банкир и судовладелец М. Олив.

Вскоре после приезда в Америку Талейран предложил Жермене де Сталь участвовать в земельных и финансовых операциях в Соединенных Штатах. Но дочь Неккера предпочитала не смешивать любовь и деньги. Ее интересы представляли более надежные, чем ее парижский друг, лица. Шарль Морис, казалось, не чувствовал себя обиженным. Он сообщил де Сталь, что готов оказать ее знакомым содействие в спекуляции земельными участками, получая за это комиссионные, предложил представлять в США интересы ее отца. Все эти обращения остались без ответа. Репутация Талейрана была далеко не безупречной, особенно в глазах людей, хорошо знавших его нравы.

По поручению Казенова Талейран, Бомец и голландец Гейдекопер совершили длительную поездку по стране. Она продолжалась более четырех месяцев. Друзья побывали на севере Пенсильвании, в штатах Нью-Йорк, Нью-Джерси, Делавер и в других районах.

Хромота вынуждала Талейрана путешествовать либо верхом, либо в лодке. Одет он был в соответствии с местными вкусами. Рубашка из холста. Штаны — «такие же, какие носят на голом теле». Высокие сапоги из оленьей кожи, без подошвы. Ноги обернуты красным драпом для защиты от колючек. К поясу прикреплены небольшой топор, кинжал и нож. На одном плече — шерстяное одеяло, на другом — карабин, порох и пули. Вместо шляпы — красный платок. В руках — длинная палка для измерения глубины брода. Однако только часть этого возного походного инвентаря водрузил на себя Талейран. Остальное находилось под рукой — на лошади или на спине носильщика. Нелегко представить себе всегда напудренного и изысканно одетого, холеного французского аристократа в одежде американского охотника или лесоруба конца XVIII века.
Поездка была непривычной для Талейрана: полное отсутствие комфорта Путешественники избегали постоялых дворов, где останавливались на ночь охотники, плантаторы, индеицы. Они спали на одной общей кровати — круглом каркасе вокруг столба — головой наружу. Шарль Морис и его спутники предпочитали собственные палатки.

Со встречными жителями они разговаривали о ценах на землю, способах ее обработки, урожаях и себестоимости продукции. Некоторым из них они вручали заранее подготовленный Казеновом вопросник. Но главное — личные наблюдения Талейрана и его спутников. Им бросалась в глаза экономическая отсталость страны. В одном и том же месте можно было увидеть и натуральный обмен, и вексели, предназначенные для оплаты в Европе. «Менее чем в пятидесяти лье от столицы не было видно и следа человеческой деятельности»,— писал Талейран и продолжил: нельзя сделать ни одного шага, не убедившись в том, что «непреодолимое естественное развитие требует, чтобы многочисленное население оживило наконец эти безжизненные земельные просторы, ждущие только оплодотворения их человеческой рукой».

В отчете, подготовленном Талейраном для Казенова, отмечались большие трудности, стоявшие на пути освоения отдаленных районов, в которых побывали путешественники. Нездоровый климат. Долгая и суровая зима Отсутствие дорог, необходимых для нормальных торгово-экономических связей. Поэтому даже самые близкие рынки оказывались труднодоступными.

Длительная разведка была закончена, и наступила пора активных действий. Но предприятия друзей были в значительной своей части неудачными. Разочарованные неудачами в Америке Талейран и Бомец задумали операцию «Индия».

Сказочные богатства Индии давно будоражили пылкое воображение Талейрана. Драгоценные камни. Роскошные дворцы с прекрасными женщинами и невиданными яствами. А за всеми этими яркими картинками — баснословные доходы английских и французских торговцев, обосновавшихся на индийской земле.

Калон и банкир Паншо в последние годы существования монархии восстановили знаменитую компанию Восточной Ин дии, основанную еще Людовиком XIV. Она вновь получила монопольные права в сфере финансовых и торговых отношений с этой далекой страной. Вскоре частные французские фирмы, торговавшие с Индией, начали разоряться, а швейцарские банки наживались на спекулятивных сделках. Но 14 августа 1790 г. Учредительное собрание упразднило компанию Восточной Индии.

Шарль Морис решил, что пришел и его час. В конце 1790 — начале 1791 года он подготовил записку о создании в Париже Индийского банка, который явился бы посредником между европейскими деловыми кругами и индийскими властителями и дельцами. Замысел не был осуществлен. В бурное революционное время французские капиталисты не решались пускаться в рискованные авантюры. Но Талейран не отказался от своей идеи. Операция «Индия» не выходит у него из головы. И вот он снова возвращается к ней, к своему прежнему проекту Индийского банка, переименовав его теперь в Азиатский банк Соединенных Штатов. Он знакомит со своей идеей Казенова. Но представляемые им голландские банкиры проявляли осторожность и не торопились с ответом.

А друзья — Талейран и Бомец —уже готовились к отъезду в Индию. Специально купленный для этой цели корабль «Азия» был нагружен товарами стоимостью в 15 тысяч долларов. Но к этому времени политическая обстановка во Франции изменилась. Талейран начал готовить свое возвращение на родину. А 27 мая 1/96 г. Бомец и его жена одни отплыли в Калькутту. Это было долгое, но сравнительно спокойное путешествие. Через пять с половиной месяцев «Азия» вошла в устье Ганга.

Однако дела Бомеца в Индии сразу же оказались в тупике. К нему относились с недоверием, а из Лондона требовали высылки Бомеца в Соединенные Штаты. Он отбил атаку: могущественные знакомые оказали влияние на английского губернатора. Но продать ему ничего не удавалось. «Я никогда не находился в более неприятном положении», — писал Бомец Талейрану. Для возвращения корабля в Америку нужен был кредит. Получить его оказалось делом трудным, почти невозможным. «Легче найти здесь лед, чем деньги». Кое-как ему удалось получить необходимые средства, и «Азия» отплыла в Соединенные Штаты. В своем последнем письме Талейрану, датированном 20 ноября 1798 г., Бомец сообщил о полном провале операции «Индия». И хотя к тому времени благодаря усилиям Шарля Мориса его исключили из списка эмигрантов и появилась возможность для возвращения во францию, Бомец не захотел ею воспользоваться. Он так и умер в Калькутте в 1809 году.

Индийское предприятие друзей увлекло нас далеко вперед. Вернемся теперь снова в Новый Свет, к нашему герою. Талейран еще пребывал в этом краю. Мечта о скором обогащении развеялась как дым. Но у энергичного эмигранта имелись и другие планы, несравненно более реальные. Среди них: создание в Соединенных Штатах банка, имеющего сеть корреспондентов в европейских государствах, валютные операции, земельные спекуляции.

Талейран энергично торговал землями главным образом в северо-западном районе страны. «Земельная лихорадка» была в то время в разгаре в Америке. Бывший епископ понимал ее широкие возможности и перспективы. Он писал в мае 1795 года: «Никакое другое использование денег не связано со столь малым риском и не обещает таких прибылей». Мысль, несомненно, была правильной. Но для покупки земельных участков не хватало средств. И многие проекты так и остались нереализованными.

Наиболее крупную сделку Талейран совершил в начале 1796 года. Он купил у Роберта Морриса — крупного финансиста, в конечном счете обанкротившегося и попавшего в тюрьму, — почти 107 тысяч акров земли и перепродал их в течение нескольких месяцев. «Заработал» Талейран на этой операции свыше 142 тысяч долларов. Подобные удачи, однако, были крайце редкими.

И другие авантюрные проекты зародились в уме Талейрана. Продавалась, например, земельная собственность американского генерала, участника войны за независимость Соединенных Штатов Генри Нокса. Предприимчивый эмигрант предложил создать для этого акционерное общество, надеясь нажиться на посреднических операциях. Затея сорвалась. С крупным банкиром Бурдье Шарль Морис попытался договориться о закупке осенью зерна и муки в Англии по низким ценам с тем, чтобы весной спекулировать продовольствием в Нью-Йорке. Была и другая «доходная» идея — использовать разницу в ценах на бумаги американского казначейства, существовавшую на валютных рынках в США и Англии. Талейран попытался, но неудачно, создать новый банк, который финансировал бы торговые связи с Антильскими островами.

Все планы и идеи Талейрана преследовали одну цель: обогащение в короткие сроки и любыми средствами. Он был буквально «болен» деньгами и вполне вписался в американский образ жизни. Неудачи не обескураживали его, одна авантюра следовала за другой. Но счастье редко улыбалось, и стать миллионером в Америке аристократу- эмигранту не удалось. Серьезных финансовых затруднений он, правда, тоже не испытывал, располагая значительнымидоходами. Главная его слабость состояла в отсутствии свободных средств. Талейран не был крупным капиталистом, а всего лишь агентом, посредником, работавшим для банков и крупных фирм. Однако опыт изучения торгово-экономических и финансовых проблем позволит нашему герою в будущем по-новому подходить к дипломатическим переговорам и соглашениям.

Может быть, жизнь французского эмигранта проходила в одних лишь делах, занимавших его день и ночь? О, нет! Талейран слишком любил жить в свое удовольствие. Ложился он спать поздно — в три-четыре часа утра. Вставал же сравнительно рано — около десяти часов. Завтрак всегда был легким: яйца, тартинка, немного фруктов, стакан воды, подкрашенной мадерой. Такое меню сохранилось у него и после возвращения во Францию.

После обеда — визиты, денежные дела. Ужинал Шарль Морис у Казенова: у того был французский повар. «Это было счастье, так как Соединенные Штаты — страна, где есть тридцать две религии, но только одно блюдо, да и то плохое», — шутил Талейран.

Из Парижа приходили неприятные новости. В 1795 году с молотка продали имущество Талейрана-Перигора. Были проданы картины, рисунки, гравюры, фиолетовую епископскую сутану купили за 451 ливр. В общей сложности одежда бывшего епископа обошлась покупателям в крупную сумму— 13 377 ливров. Но вот среди участников аукциона после нескольких мгновений замешательства и удивления раздался оглушительный хохот: в продажу пошли юбки, платья, женское белье, различные дамские изделия из шелка, батиста, тафты, муслина... Откуда они в доме епископа, давшего обет безбрачия? Талейран, возможно, мог бы ответить на такой вопрос. Но едва ли стал бы это делать...

Однако не материальные потери, а политические события во франции волновали Талейрана. После контрреволюционного переворота 9 термидора (27 июля) 1794 г. завоевания якобинской диктатуры были упразднены. Правительство закрыло якобинский клуб. Буржуазия, ставшая господствующей силой, наживалась на обесценении денег, на спекуляции предметами первой необходимости, расхищала государственное имущество.

Французские эмигранты в Филадельфии не верили своим , ушам, когда им рассказывали о возрождении светских салонов, о породнении нуворишей со старой аристократией, об оргиях новых правителей Франции, об их бесконечных балах и других развлечениях. Однако термидорианский режим был непрочным. В Париже рабочие дважды поднимали вооруженное восстание. Летом 179.5 года англичане и монархисты-эмигранты высадили крупный десант на полуострове Киберон, разгромленный войсками генерала Лазара Гоша.

Республиканская армия, созданная и воспитанная якобинцами, одержала крупные победы и на других фронтах. Она заняла Голландию, оккупировала весь берег Рейна, вторглась в Каталонию. Были подписаны мирные договоры с Пруссией, Батавской республикой (провозглашенной на территории Нидерландов, после ее занятия французскими войсками) и Испанией. Первая антифранцузская коалиция фактически перестала существовать. «Якобинский посев 1793 г. принес свои плоды в 1795 г. Воспользовались ими термидорианцы», — писал А. Э. Манфред.

Оценив обстановку, Талейран пришел к выводу, что настало время для действий. Он посоветовался с новым французским посланником в США Аде и 16 июня 1795 г. послал Конвенту петицию, в которой просил о разрешении вернуться во францию. Документ был отправлен на трех кораблях в три адреса: Жермене де Сталь, Полю Баррасу — ведущему деятелю термидорианского режима, и аббату Мартиалю Дереноду — бывшему главному викарию в Отене. Аббат переправил в Конвент петицию и другие документы (в частности, записку Талейрана Дантону от 25 ноября 1792 г.). Все эти материалы были опубликованы 3 сентября в правительственной газете «Монитер юниверсель».

С присущей Шарлю Морису интуицией, которая, по его собственным словам, была «исключительной», он вполне своевременно поставил вопрос о своей реабилитации и возвращении во Францию. Новые правители страны являлись противниками революционных преобразований. Они стояли на тех же позициях, что и бывший депутат Учредительного собрания. Среди термидорианцев было немало защит ников «невинного беженца», ставшего жертвой «кровожадных якобинцев».

Тем не менее реабилитация произошла не сразу. В августе 1795 года граф Пьер Луи Редерер опубликовал брошюру «французские беженцы и эмигранты», в которой провел грань между французами, покинувшими страну после сентября 1792 года и никогда не выступавшими с оружием в руках против своего народа, и эмигрантами, участвовавшими в вооруженной контрреволюции. Среди «хороших» беженцев Редерер упомянул и имя Талейрана. Первый шаг к его возвращению был сделан.

За ним последовал второй. Один из вождей термидора Жан Ламберт Тальен, бывший генеральный викарий, заявил с трибуны Конвента, что Талейран-Перигор был неправильно внесен в список эмигрантов, поскольку выехал с миссией правительства. Его поддержала жена, весьма деятельная Тереза Тальен. За супругами Тальен стояла Жермена де Сталь. Она привлекла к защите Талейрана депутатов Конвента Жана-Жака Камбасареса (ставшего впоследствии вторым консулом республики), Франсуа Буаси д'Англа — председателя Конвента после переворота 9 термидора, Поля Барраса, Анри Грегуара — епископа Блуа, аббата Эмманюэля Сийеса и других.

Почва в Конвенте для рассмотрения петиции Талейрана была подготовлена. Теперь следовало найти оратора. Им мог быть лишь человек умеренных взглядов, в меру независимый, республиканец без страха и упрека, желательно — «жертва» якобинского режима. Де Сталь выбрала Мари-Жозефа Шенье, брата знаменитого поэта, казненного в 1794 году. Он не знал Талейрана и симпатий к нему не испытывал. Но Сталь прибегла к испытанному средству: она обратилась к любовнице Мари-Жозефа Евгении де ла Бушарди (у дам были общие деловые интересы ti дружеские отношения). После недолгого сопротивления Шенье сдался и 4 сентября 1795 г. выступил с речью в Конвенте, в которой, не опасаясь очевидных преувеличений, заявил: «Я требую у вас Талейрана-Перигора; я его требую во имя многочисленных услуг; я его требую во имя национальной справедливости; я его требую во имя Республики, которой он может еще служить своими талантами и своим трудом; я его требую во имя вашей славы; я его требую во имя вашей ненависти к эмигрантам, жертвой которых, как и вы, он мог бы стать, если бы подлецы смогли победить».

Речь Шенье вызвала восторг депутатов. Под гром аплодисментов они решили, что Талейран может вернуться на территорию Французской республики. Обвинение против него было снято, а имя — вычеркнуто из списков эмигрантов.

Талейран получил сообщение о решении Конвента только почти через два месяца после его принятия. Но странная вещь — беженец не торопится с отъездом. Разумеется, зима — отнюдь не лучшая пора для бесконечно долгого и опасного путешествия по Атлантическому океану. Но Шарль Морис хотел получить из рук французского консула в Соединенных Штатах не только паспорт, но и официальную копию решения Конвента. Осторожный и осмотрительный, Талейран боялся ошибиться, неправильно оценить реальную ситуацию в стране. «Существует свобода и — для разумных людей — спокойствие, но пока я еще не вижу гарантий их долголетия». Эти строки Талейран написал в тот счастливый для него день — 2 ноября, — когда он узнал о реабилитации.

Итак, отсутствие гарантий... Вот в чем главная причина медлительности Талейрана. Он хотел еще и еще раз присмотреться к положению во франции. Только в начале 1796 года беженец начал готовиться к отъезду. И лишь 13 июня он поднялся на борт датского брига с символическим названием «Новое испытание», который взял курс к берегам Европы.